Париж. Очень толстый мужчина в дорогом черном костюме и в ослепительно белой рубашке едет сквозь толпу на маленьком самокатике. Выражение лица строгое и скучное, на улыбки не отвечает, и вообще, кажется, не замечает этих жалких людишек, которые вокруг копошатся. Бомж, сидя на тротуаре, открывает бутылку розового шампанского. Я удивляюсь не тому, что бомж пьет шампанское, и даже не тому, что он пьет его с утра. Тут ужас как холодно, какое шампанское в такой дубак.
— Дюба, — строго поправляет меня муж.
— Чо?
— Дюба. Здесь буква К в конце слова не произносится.
Мы бродим целый день по Латинскому кварталу, удивляясь тому, насколько часто слышна на улицах русская речь . «А давай в бар?» — спрашивает по-русски мужской голос за моей спиной. «Да нууу», — капризно тянет женский. Парочка обгоняет нас. «На меня надвигается по стене таракан», — поет мужчина, и приобняв свою спутницу за плечи, тихонько подпихивает ее в сторону бара. «Ну и пусть надвигается», — подхватываем мы и двигаем в сторону метро. Песенка про таракана разносится над Парижем, и в этом есть что-то правильное. Как будто последний кусочек пазла занял предназначенное для него место.